Свет и тени церковной эстетики

Навряд ли нынешние православные христиане согласятся поменять «картонный иконостас» в собственном красноватом углу на всего только одну, но реальную икону. Ну и в чем аспект этой «настоящности»? Церковь должна быть проводником подлинной красы в мир, а означает все, что с ней связано, должно быть по-настоящему отлично и внутренне, и снаружи.

Интервью протоиерея Александра Сорокина, настоятеля Храма Феодоровской иконы Божией Мамы, председателя Издательского отдела Санкт-Петербургской епархии с богомазом архимандритом Зиноном (Теодором), опубликованное в в журнальчике «ВОДА Жива» (декабрь 2010 г.). На данный момент архимандрит Зинон с учениками трудится в Санкт-Петербурге — пишет иконы для нижнего храма Феодоровского собора.

Зинон (в миру Теодор Владимир Михайлович, р. 1953) — архимандрит Российской Православной Церкви, современный богомаз, один из самых знатных мастеров современной российской иконописи, строго придерживающийся старых византийских традиций живописи. Получив светское художественное образование, в 1976 году стал иеромонахом Псково-Печерского монастыря. В 1995 за вклад в церковное искусство первым из церковных деятелей получил Муниципальную премию Рф. По воззрению профессионалов, продолжение традиции православной иконописи в Рф сейчас обязательно связывают с именованием Зинона.

ПРЕКРАСНЕЕ СЫНОВ Человечьих

— Связаны ли меж собой понятия Церковь и краса, христианство и искусство, Христос и эстетика?

— Краса — это одно из имен Божиих. Вспомните псалом: «Ты прекраснее сынов человечьих; благодать излилась из уст Твоих» (ст. 3). Это пророчествоо Мессии. Древнегреческое «благодать» сначала обозначает красоту, изящество и привлекательность, во вторую очередь — внутреннюю доброту, благость и только позже уже дары, которые являются плодом щедрости Божией. Поэтому понятие «благодать Божия» — на самом деле понятие тождественное красе, потому что Бог великолепен, а означает и все Его дары великолепны. И весь мир вокруг нас великолепен, ибо отражает красоту Творца. В особенности это должно относиться к Церкви, к ее богослужению. Об этом выразительно говорится в псалмах: «1-го просил я у Господа, тоготолько ищу, чтоб пребывать мне в доме Господнем во все деньки жизни моей, увидеть красоту Господню и посещать святый храм Его» (Пс. 26, 4) и «ПоклонитесьГосподу в благолепном святилище Его» (Пс. 28, 2).

— Возможно, Вам, отец Зинон, различие меж наружной и внутренней красотой кажется выдуманным, но в принятом представлении слова «краса», тем паче «изящество» — это наружные свойства. К тому же есть расхожее представление, что наружное — это плотское, вещественное, а Церковь, Бог — это духовное, «невещественное». Отсюда противопоставление духовного вещественному, которое выливается в противопоставление Церкви и красы.

— Думаю, что это взор неверный. Я как живописец могу сказать, что много раз встречал лица, которые снаружи,по меркам плотской красы, безобразны, но они великолепны, так как черезних сияет вот эта духовная краса. У Ренана встречается утверждение, что Христос снаружи был непрезентабельным, но я думаю, что это не так, так как вышеприведенное пророчествоо Мессии: «Ты прекраснее сынов человечьих» не может относиться толькок внутренней стороне. Он и снаружи былпривлекателен, по другому бы Он не завлекал к Для себя людей. Как утверждал Чехов, глаза есть зеркало души, а душа у Него была полностью незапятанной и святой.

— На заре христианства многие считали, что Христос был некрасив, потому что о Мессии в том же Ветхом Завете сказано: «нет в Нем ни вида,ни величия… Он был презрен и умален пред людьми» (Ис. 53, 2-3), а о воплощении мы говорим как об уничижении (см. Флп. 2, 7).

— Это предсказание Исаии гласит о поругании Мессии, о Его обезображенном виде, но это не означает, что Он не был привлекателен. Он был умален — в смысле унижен, но это не гласит о том, что краса не была ему вначале присуща.

— По правде, если б Христос не был прекрасен, то навряд ли Он бы услышал от дамы: «блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие!» (Лк. 11, 28)…

НОСИТЕЛЬНИЦА Красы

— Итак, духовная краса не может не проявляться во наружности. В чем все-таки она проявляется?


— Найти красоту по каким-то формулам нереально. Так же как благородство нельзя обрисовать сводом жестких правил. Как мы узнаем благородство в каком-то определенном поступке человека, так же и красоту — узнаем, ощущаем, как пчела ощущает запах цветов, запах меда. Чувство красы в некий степени можно воспитать. К примеру,если ребенку желают привить неплохой вкус к живописи, ему демонстрируют наилучшие эталоны, и он начинает различать,что прекрасно, а что некрасиво. А о определенных проявлениях красы можно спорить до бесконечности: есть фанаты авангардного искусства, есть — древнего. Но каждый человек, имеющий чувство красивого,отыщет его в любом виде искусства. Но мы говорим о красе, источником которой является Бог. А Церковь, как присутствие Божие в этом мире, должна быть носительницей этой красы. Если же осознавать источник красы как-то по другому, то это уже чисто личное восприятие. Что прекрасно для 1-го, то возможно окажется безобразным для другого. В таком случае вступает в силу пословица: «О вкусах не спорят».

— Но откуда берется противопоставление красы наружной, плотской и внутренней, духовной?

— Это следствие падения человека.Страсти помрачили красивое в человеке. Как у преподобного Иоанна Лествичника: «Некто (разумеется, это был сам преподобный), лицезрев женскую красоту, прослезился и прославил Сотворившего ее, и то, что для другого явилось сетью, для него явилось поводом к славословию». Либо, как гласит апостол Павел, «для незапятнанного все чисто, для нечистого все нечисто». Если краса в человеке рождает какие-то дурные желания либо ассоциации, то порча находится в нем самом, а не в красе.

— Почему нельзя во время молитвы воображать некий образ Христа?

— Это одно из правил аскезы. Преподобный Симеон Новый Богослов именует три условия молитвы: разум должен быть безвидным, другими словами не представлять никакого вида, так как Бог неописуем. 2-ое: заключать разум в слова молитвы, другими словами следить внимание. И третье: молиться не в место, а вовнутрь.

— Да, но икона противоборствует всем трем принципам!

— Совсем правильно. Но икона в Церкви существует как утверждение догмата о Боговоплощении, о присутствии Богав этом мире. Если Бог воплотился, означает, Он сделался описуемым и изобразимым. При всем этом икона должна возвысить дух человека, настроить на молитву,но это не значит, что на нее нужно глядеть в упор, не спуская с нее глаз. Преподобный Серафим рекомендовал для сосредоточенности глядеть на пламя свечки либо вообщем молиться с закрытыми очами.

— Естественно, уставившись в икону, нельзя молиться. В этом есть даже какое-то язычество.

— Я много раз слышал от верующих людей, что во время молитвы выражение лика Богородицы либо святого изменяется. Естественно, если уставиться на икону, не сводя с нее глаз, образ может изменяться. Только это не лик изменяется, а изменяется что-то в очах либо в голове у самого человека.

— Но почему, раз Христос великолепен и внутренне, и снаружи, икона не ставит целью передать Его внешнюю людскую красоту?

— Икона — это не портрет, у нее собственный язык для передачи красивого. Хотя я лицезрел и снаружи прекрасные изображения Христа. Но тут нужно различать красоту и красивость. Христу была присуща конкретно краса. А красивость — это то, что именуют смазливостью, вызывающей чувства полностью недуховные. К примеру, чрезмерное внедрение дамами косметики — попытка сделать себя лучше, чем ты есть по сути. Я бы даже именовал это одним из видов богоборчества: человек недоволен тем, каким его сделал Творец. Эта «усовершенствованная» наружность тоже может завлекать — грешных людей, падких на такие «эффекты». Но человек, чувствующий высшую красоту, не пленится красивостью.

РОЖДЕНИЕ И ВОЗВРАЩЕНИЕ

— Как родилось церковное искусство?

— Во времена гонений Церкви было не до искусства. Христиане собирались в катакомбах и были готовы в всякую минутку положить свою жизнь за вероисповедание собственной веры. Они не очень хлопотали об украшении мест собственных молитвенных собраний. Когда же времена гонений закончились, и христиане получили возможность строить храмы и декорировать их, экстаз перед той красотой, которую принес в мир Христос, «выплеснулся» на стенки и на другие предметы, связанные с богослужением. Когда чувство красы было высочайшим,высочайшим было и качество церковного искусства. Возьмите, к примеру, храмы Равенны VI века. Там еще во всем сквозит свежесть Евангелия. Если не будет экстаза и удивления п
еред Красотой, ничего хорошего не выйдет. Поэтому я считаю, что на данный момент стенки храма вообщем расписывать не следует. Никто не умеет этого делать, как необходимо.

— Неуж-то нынешние христиане не испытывают евангельского экстаза?

— Наверняка, в отдельных случаях испытывают. Но тогда был экстаз всеобщий. Продлилось это достаточно длительно:приблизительно до XIV века, эры Палеологов в Византии и Ренессанса на Западе.

— А почему после XIV века то экзальтированное искусство, о котором Вы гласите, завершилось? Ведь эстафету, так сказать, продолжило искусство Возрождения, вышедшее за рамки Церкви.

— Это была реакция на тот гнет, который Церковь производила по отношению к искусству в протяжении прошлых эпох. Вот поэтому и бросились в обратную сторону — к античности.

— Выходит, что церковное искусство, родившееся после получения свободы, само стало предметом давления со стороны Церкви?

— Да, когда все окостенело, так и вышло. И это повторялось не один раз. Как произнес отец Александр Шмеман, монахи поначалу отреклись от мира и ушли в пустыню, а позже возвратились в мир и захотели сделать весь мир монастырем. И ничего неплохого из этого, естественно, не вышло.

— И это отразилось на искусстве?

— Естественно. Возьмите российские иконы различных периодов и увидите, что икона однозначно отражает все те коллизии, которые происходили в глубинах церковного сознания. К примеру, новгородский образ Спаса «Златые власы» XII века, написанный по-византийски с большенными очами. Представьте для себя новгородский храм, полумрак и икону с пылающей перед ней лампадой. Эти глаза глядят через место всего храма как на тех, кто стоит впереди,так и на тех, кто у входа. Сейчас возьмем XV век — Дионисия. У него тончайшие плави, тончайшие охры, и на расстоянии не то что всего храма, а всего 5 метров вы уже глаз не увидите, все будет соединяться в сплошное пятно.

— Это о чем гласит?

— О том, что церковное сознание в смысле чувства соборности несколько иссякло. Закончили хлопотать о том, чтоб икона была видна всем. Точно так же и молитвы Евхаристии стали читаться шепотом при закрытом иконостасе. Случаем это произойти не могло, хотя это только мое предположение.

— Апогея этот процесс достигнул в Синодальный период?

— Да. Не следует забывать, что икона, которую мы сейчас называем канонической, была тогда атрибутом старообрядчества. А старообрядчество было вопросом политическим. Писать либо гласить в защиту старообрядчества в Русской империи XIX века было равносильно тому, как если б в Русское время кто-нибудь стал гласить в защиту Белоснежного движения. К примеру, святитель Филарет (Дроздов) при всей собственной образованности, широте взглядов и духовности воспретил в служении 1-го из священников собственной епархии за то, что он в храме расположил несколько икон старенького письма, что было расценено как симпатия к старообрядчеству.Свободу Церковь утратила совместно с реформами Петра. Правительство, подчинив Церковь, стало диктовать и то, каким должно быть церковное искусство. А установка была обычный: и в архитектуре, и в живописи, и в музыке ориентироваться на итальянцев. В Петербурге это очень наглядно представлено. Противиться этой установке никто не смел. Равномерно была утрачена правоверная традиция в искусстве, примеров тут огромное количество: от Никольского собора до Исаакиевского. Только в эру Николая I начинает появляться энтузиазм к византийским истокам.

— Каким же смотрится в этой веренице XX век, как понятно, век самый безбожный?

— XX век был веком различных крушений, пресечения традиций, и на данный момент главной задачей является воссоединить разорванные нити, обрести утерянную Традицию и вжиться в нее. Хоть какой богомаз сейчас должен считать себя не мастером, а учеником. И обучаться еще нужно будет длительно. Когда человек уклонился в сторону, заплутался, как в лесу, чтоб снова выйти на верный путь, необходимо возвратиться к тому месту, где вышло отклонение, разрыв,откуда начал плутать. Ведь Литургия у нас византийская, а что было позже — вышло в силу событий. У российских же не появилось собственной «российской» Литургии!

— Как сказать. Вроде бы мы к этому ни относились, мы служим Литургию — да, византийскую, Иоанна Златоуста, — но по-церковнославянски, при всем этом поем и слушаем музыку Бортнянского и при всем этом еще смотрим на изделия «Софрино». Это факт.

— Факт можно принимать как данность и не пробовать ничего поменять. А можно и по-другому: если он искажает изначальное, нужно что-то делать.

— Ворачиваться к Традиции…

— Лучше гласить не о возврате, а о вживании в утерянную Традицию. Почти все из того, что мы сейчас имеем в богослужении, второстепенное, вторичное, поточнее сказать, производное.Это мешает узреть и услышать изначальное. К примеру, я глубоко убежден, что молитву Господню «Отче наш» необходимо не петь, а читать всем совместно. Как это, кстати, делают греки.

— Но музыка — это тоже, как Выговорите, свидетельство о красе Божией. Не считая того, пение — это очередное средство выражения соборности Церкви.

— Да, естественно. Но я говорю конкретно о молитве Господней. Мы поем стихиры, тропари, ирмосы. Но как можно петь молитву?! Вы же сами на Литургии возглашаете: «И сподоби нас Владыко,со дерзновением… глаголати».

ЭСТЕТИКА Сборочного потока

— Как Вы оцениваете нынешнюю ситуацию в нашей Церкви исходя из убеждений эстетики?

— Кризис эстетики, который мы смотрим в Церкви, — это кризис эстетики вообщем. Богатство маркетинговых и тому схожих растиражированных сверкающих изображений (казалось бы, высокого свойства, но совсем ненатуральных цветов) парализовали у людей
вкус и чувство великодушного колорита. Они идут в Эрмитаж и не лицезреют там ничего, на их взор, прекрасного: привыкли к броским цветам. Когда я был в Париже, поинтересовался, как пишут современные французские живописцы, специально даже пошел на Монмартр. И в кошмар пришел. Будь моя воля, я бы изъял из реализации все калоритные краски: кадмий желтоватый, кадмий красноватый, кобальт фиолетовый… У старенькых мастеров гамма была очень умеренная и ярчайших красок практически не было. А натуральные пигменты — это уже готовый цвет. Цвет,а не краска. Меж краской и цветом существует разница. Неплохой мастер цвет составляет из красок, чрезмерная яркость палитры и пестрота — признак отвратительного вкуса. В том и состоит миссия Церкви в истории — явить ту красоту,которой она обладает. Церковь принято именовать врачебницей. Но нередко люди,заместо того чтоб от собственных заболеваний в ней вылечиться, напротив, их туда приносят. И при всем этом к тому же других заражают, как бывает в нехороших поликлиниках.

— Да, по правде, что сейчас заполняет церковное место? Иконы, утварь… Обычно, это не столько произведения искусства, сколько продукты серийного производства, которые продаются в церковных лавках, как в обыденных магазинах в всех количествах. Тут даже не одна, а две «нужды», которых не избежать ни на уровне прихода, ни на уровне Патриархии: во-1-х, все это необходимо приобрести для обустройства храма и совершения богослужений, а, во-2-х,продажа этих церковных продуктов нужна для вещественного обеспечения Церкви.

— В любом случае все, что поставлено на поток, не отличается высочайшим качеством. Возьмите предметы древности,пусть даже самого низкого, бытового потребления. Они были изготовлены руками. Просто у их не было современных технологий, позволяющих поставить создание на поток. А все, что изготовлено руками, живое, так как несет на для себя печать творца. Все же,необходимо хлопотать о качестве даже «поточной» продукции. Компания Оловянишникова, до революции выпускавшая серийно вещи, по стилистике ненамного наилучшие современного «Софрино», делала их прекрасными по качеству.Но сейчас или не плохих живописцев нет, или они следуют каким-то неизвестным установкам, но на выходе получаются вещи безвкусные и низкого свойства. Позолота сползает, появляется чернота, в итоге латунь в потирах вступает во взаимодействие с вином…

— А исходя из убеждений эстетических форм?

— То же самое. Поглядите на современные потиры, они похожи на трубу. Либо несуразно сверкающие канделябры самоварного типа. И это объяснимо.Качество современной церковной утвари — видимый портрет нашей церковной жизни.

— Как Вы считаете, отлично ли строить «типовые» храмы по одному проекту, если их не хватает? Либо храм это что-то уникальное?

— В истории церковного искусства были повторения, но не было копирования. Даже чудотворные иконы не копировали, а свободно повторяли,и назывались они перечнями. Возьмем Успенский собор в Столичном кремле. Во время строительства два раза обрушивались своды, и российские были обязаны пригласить зарубежного зодчего — Аристотеля Фиорованти. Так какон не был знаком с византийской традицией храмоздательства, его выслали во Владимир, чтоб он сделал обмеры Успенского собора и таковой же выстроил в Москве. Он сделал обмеры, точно их соблюл, но сделал совсем новое архитектурное произведение. Совпадает только план, а форма куполов, барабаны и сам вид храма — все другое. И так бывало очень нередко. Как бы похоже, но совсем новое. а на данный момент все можно сфотографировать, отксерокопировать чертежи и позже просто все воспроизвести.

— А разве это плохо? Если необходимо стремительно и в нескольких местах выстроить храмы?

— Все преобразуется в механизм, а места для творчества не остается.

— А иконы? Их же можно было и ранее переносить с места на место и расслабленно копировать?

— Тоже далековато не все. А фреску точно нельзя перенести на другое место. Если же иконы и копировали, то не по кальке. Это уже в худшие времена стали писать по переводам. А так богомаз, что лицезрел, что запоминал, то и писал. В Палехе, к примеру, ученику давали одну доску, и он целый год на ней работал. Напишет — счистит, напишет — счистит. Это, кстати,очень неплохой с
пособ, так как ученик знал, что на этом не остановится, и не был скован в собственных действиях.

— Что все-таки здесь неплохого?

— Это приучивает к свободе. Когда на данный момент начинающий богомаз берет чистую доску, белоснежный левкас его сковывает, он желает сделать что-то выше себя самого. А здесь он знал заблаговременно, что все равно придется стереть.

— А тиражируемые иконы можно использовать?

— Почему-либо сейчас заместо того, чтоб стремиться к чему-то немногому, но подлинному, стараются обзавестись как можно огромным количеством печатных изображений, которые позже могут просто-напросто выцвести. Дома люди сооружают целые иконостасы из таких икон.

— По Вашей логике, необходимо упразднить все это создание, но в итоге в Церкви резко сократится количество икон.

— И отлично было бы. Хотя, очевидно, этого никогда не случится. И сейчас верующий обязан принимать все эти заменители и считать их искусством. Я издавна уже сделал вывод (и даже привык), что в православном храме необходимо молиться не благодаря, а вопреки иконе, вопреки пению, вопреки архитектуре. Если отец Павел Флоренский называл храм синтезом искусств,то в действительности очень нередко все бывает напротив — синтез всяких бесчинств. Почему-либо считается, что верующим должно быть все равно, как поют, как служат, какого свойства иконы. А ведь в храм приходят различные люди. Придет музыкант, которого покоробит от липового пения, и он больше туда не возвратится. Пойдет к католикам, у каких звучит орган. Вот вам и вред для миссии.

— А иконописные школы? Их сильно много, они все различные по стилистике…

— Школа — это технический термин искусствоведов, только для удобства систематизации по стилистическим особенностям. Скажем, новгородская школа, псковская, суздальская, тверская, столичная. В древности люди,бывало, за всю жизнь никуда из родной деревни не выезжали. Они писали иконы и строили храмы так, как у их было принято. Так и появлялась школа той местности. Метод обучения таковой школе был обычный и единственно верный: способного отрока отдавали богомазу, у которого он жил и обучался писать. На данный момент никаких школ быть не может, так как контакты меж регионами не сравнимы с теми, какими они были ранее. Сейчас на дисплее компьютера можно узреть все, начиная от катакомб и заканчивая современной живописью. И каждый выбирает, что ему нравится.Если б не искусство пищи…

— Нужно ли возвращать из музеев иконы?


— Думаю, это не всегда может быть. У реставраторов и искусствоведов существует своя концепция. В таком виде, в каком икона находится в музее, она в храме находиться не может. Так как это руины, время от времени без надписей, и конкретно в таком виде реставраторы и стараются их сохранить. И, кстати, нужно учитывать, что многие из их были найдены на чердаках и в сараях, куда их когда-то (еще до большевиков) выкинули сами церковные люди. К примеру, известный рублевский «Выручил» был ступенью в дровяном сарае, а лик уцелел только благодаря тому, что доска лежала живописью вниз, и прогуливались не по лику, а по тыльной стороне. И то сохранилась только центральная часть. Если б не искусствоведы и реставраторы, многие иконы просто погибли бы. Некие иконы неоднократно прописывались! Самый броский пример — именитая Владимирская икона Богородицы. Лик Богоматери и Малыша — XII век; мафорий — XVI век; руки Богородицы — XIX век,а из-под руки еще два пальца выглядывают, это XIII век; нижняя часть хитона Малыша и ноги Его — время Андрея Рублева. Другими словами это, строго говоря, мозаика из разновременных кусков живописи. Как в таком виде икона — конкретно как икона — может находиться в храме? Никак! Другими словами ее необходимо или прописать полностью всю (а этого никто не позволит сделать), или не нужно пробовать ее перенести в храм.

— А если брать не известные древнейшие иконы, а более поздние, конфискованные в итоге анти-церковных кампаний? К примеру,иконы нашего Феодоровского собора, находящиеся в Музее истории религии.

— Что касается икон Феодоровского собора, то, во-1-х, они не представляют собой особенного энтузиазма для искусствоведов, во?вторых, эти иконы находятся в чудесном состояниии в храме сохранятся нисколечко не ужаснее, чем в музее.

— А нужно ли реставрировать иконы?

— Естественно, нужно. Правда, глядя какие. Если выцвела картонная икона, то ее реставрировать не стоит. А если писаная, то это всегда делали. Поновляли, чинили. На Владимирской иконе было семь слоев записи.

— А что Вы больше цените: отреставрированную старенькую либо написанную новейшую икону?

— С литургической точки зрения это не имеет никакого значения. В молитве мы обращаемся не к доске и не к краскам, а к тому, кто на иконе изображен. Неважно какая икона в принципе чудотворная,потому что это находится в зависимости от веры, хотя понятие «чудотворная» — это быстрее форма выражения народного благочестия.

СЛУЖЕНИЕ КИСТИ

— Принципиальна ли личность богомаза? Может ли богомаз быть неуверенным в вере?

— Иконописание — это церковное служение. Потому, если богомаз человек нецерковный либо совсем неверующий,это так же страшенно, как неверующий пресвитер. Богомаз, как и хоть какой другой служитель Церкви, — это очевидец Христов, очевидец величавых деяний Божиих. А для того, чтоб о кое-чем свидетельствовать, необходимо к этому самому приобщиться и только позже можно об этом сказать другим. Чье свидетельство более ценно? Свидетеля либо того, кто знаком с чем-либо только по слухам? Требования, которые предъявляются апостолом Павлом к пресвитерам, полностью могут быть отнесены к богомазам. Не всякий даже способный к живописи человек может быть богомазом. Он может обладать ремеслом, но,если он не живет ценностями Евангелия, ему не следует писать иконы.

— Допустим, в случае со священниками, которые ведут аморальный стиль жизни, это приметно и в какой-то момент становится соблазном для церковного народа. А в случае с богомазами? Неуж-то это проявляется на иконе?

— Обязательно! Фальшь будет проявляться в тех видах, которые он пишет. Я, к примеру, это сходу определяю.Так же личность художника отражается в его картине.

— Так почему же все-же мы говорим о упадке эстетики в Церкви?

— Так как человек, а не Бог стал «мерой всех вещей». А человек может себя в полном смысле воплотить исключительно в Боге. Без Бога человек не есть в полном смысле человек.

Создатель — Протоиерей Александр Сорокин, журнальчик «ВОДА Жива» № 12, 2010 год

Похожие посты

«8 подруг Оушена»: Кейт Бланшетт, Сандра Баллок, Энн Хэтэуэй и Рианна в новом трейлере

Aleksandr

Полет с комфортом. Что взять с собой в самолет?

Aleksandr

Секреты красоты. Будь молодой в любом возрасте!

Aleksandr

Оставить комментарий